Мне была нужна вписка, поэтому я дребезжал вместе с трамвайчиком до центральной площади, круглой, как блин, с обязательным Лениным. Ни панков, ни рокеров, ни хиппи не наблюдалось, зато аккурат под бронзовым Ильичом приплясывал упитанный бородач в пестрой, почти растафарианской хламиде. Грозил мясистым перстом, вздымал тяжелое распятие и сочно ораторствовал: «Грядет век жены, облеченной в солнце! Был от Отца завет и от Сына. Скоро ангелы небесные дадут нам третий завет – от Святого Духа, от девы Марии».
Ряженый то напускал грозу, то растекался елеем, то возвышал голос, то почти шептал – выходило довольно внушительно. Рядом скромно отирались два юных человека в балахонах попроще, опытным глазом отмечали заинтересовавшихся, отводили их в сторонку, вручали тощие книжечки, записывали в блокноты адреса и телефоны потенциальных «прихожан». Все ясно, очередные сбрендившие фанатики. Говорят, у них бесплатно кормят. Всего-то делов, прикинуться китайским болванчиком «улыбнись-кивни», попроситься на сход, – может, и переночевать получится.
Терять было нечего. Пригладил волосы, пустил во взгляд поволоку, робко дернул вербовщика за вислый рукав – дозвольте обратиться. Выяснилось, что новое религиозное братство называется «мариинитами», проповедуют они и в школах, и в специально снятых залах, и вот так – спонтанно, почти на улице. Признают все христианские конфессии, создавая экуменическую «Церковь Объединения». «У нас даже в Японии отделение есть», – бодро излагал молодой адепт. Просто замечательно, очень проникся, прям глаза открылись. А скажите, к вам можно в гости прийти, закрепить усвоенное? Благодать через край души перелилась, боюсь, как бы не выветрилась.
Ответ превзошел все ожидания. Елейные отроки сообщили, что в двадцати минутах езды у них построен целый монастырь, в который можно отправиться хоть сейчас и даже какое-то время там пожить. Страха сектанты не вызывали. Психика у меня устойчивая, как-то устояла до этого – устоит и сейчас. Не впервой. Через пару дней скажу «мерси», расшаркаюсь да и поминай, как звали.
Быстрая, приятная дорога. Спутники, сосредоточенно зажмурившись, бубнят: «Радуйся, Мария». Водитель отрешенно смотрит на дорогу, но тоже бормочет нечто душеспасительное. И вот уже вырисовываются из багрового закатного марева пузатые башни, крепкие стены, терраски, надстройки, винтовые лестницы. Обитель, абсолютное очарование, напоминала средневековый замок еще и тем, что за воротами начиналось настоящее деревенское хозяйство.
Богатырского сложения мужик звенит колодезной цепью, вытягивает из подземных недр ведра студеной влаги. Пожилая женщина в белом платке и строгом платье швыряет морщинистой рукой золотистое просо оглушительно кудахтающим курам. У крыльца пара отроков в странных синих накидках звонко стучит топорами. Из трубы новенького, истекающего смолой домища без окон вьется кудлатый дым – топят вечернюю баньку.
«А зимой, бывало, распаренный выбежишь и в прорубь – бултых! Благодать, ангелов видишь», – неожиданно подает голос упитанный привратник. Видимо, не впервые встречает новичков, знает, чем соблазнить.
Монахи согласились устроить новоприбывшим небольшую экскурсию. Осмотр начался с прохладных лабиринтов подземного этажа. Удивляли то железными сверкающими станками типографии – здесь набираются тексты для церковных газет и брошюр, то полноценным ателье, в котором молодые монашки шьют рясы и ризы к службам.
Обширная прачечная гордо сверкала надраенной эмалью тазов, стирка исключительно ручная. В художественной мастерской кудрявый мальчуган любовно расписывал тонкой кистью гипсовые статуэтки. Пекарня дурманила ароматом сдобы и ванили. Из-под грубых длинных лавок строго сверкали янтарными глазищами вальяжные, мордастые коты.
В просторных сенях каждый получает шелестящий синий плащик с вышитым золотым крестом – секта очень трепетно относится к внешнему виду последователей своего учения. «Похож на мушкетерский», – замечаю. «Все мы – мушкетеры господа», – рассеяно роняет мой «духовный пастырь». Налево общий молельный зал и трапезная с кухней, направо – видеокомната и спортзал. Через полчаса сам епископ лично со мной побеседует.
Отец Константин, настоятель, оценил мою гладкую речь, благообразный вид и знание теологических тонкостей – юношеское увлечение богословием не пропало втуне. Не пропуская через картофельный ад кухонных послушаний и прочего батрачества, меня сразу переводят в высшее звено слушателей «Экуменического университета», будущих идеологов, проповедников и вербовщиков высшего класса. В числе неоспоримых преимуществ: отдельная келья, необременительный умственный труд, доступ к библиотеке и усиленное питание. Чудесные условия. Почему бы не задержаться на недельку? Отдохну, переведу дух.
Требования оказались просты: редактирование сектантских брошюр, сочинение сценариев для мистериального театра (у общины было нечто вроде собственной труппы, приветствовались сюрреалистические постановки на апокалипсическую тематику), подготовка и чтение богословских лекций, охрана мероприятий.
Через пару дней убедился, что в секте существуют ненарушаемые правила. Вставать приходилось затемно, первое моление – два часа. Священник шпигует литургию песнями, речевками и кличами. Судя по примитивности слога и жару исполнения – сочинения кого-то из местных. Старшая монахиня старательно аккомпанирует на синтезаторе. После завтрака братья уезжают в город проповедовать, а «послушники» остаются в монастыре и пашут по-черному.
Листая книги в своем «пентхаусе», часто морщусь – со двора доносятся жалобы молодняка, не способного справиться со своей работой. Но наставники неумолимы, любая слабость объявляется «атакой бесов», против атак полагаются специальные молитвы. Не устоял, поддался «бесам», следовательно – согрешил и обязан понести наказание.
Настоящий ад начинается ночью. Марииниты считают сон «искушением». Послушницы не выдерживают и банально отключаются. Их грубо будят, назначают епитимью – пятьсот поклонов. Тех, кто падает, дерут за волосы и награждают плевками.
Но после первой недели я как-то незаметно перестал обращать на это внимание.
Наказания мало касаются привилегированного сословия теологов и ораторов, а к жестокости, которая превращается в повседневный ритуал и при этом не затрагивает тебя, привыкаешь удивительно быстро. Монастырские порядки предусматривают не только наказания, но и поощрения: особо отличившихся благословляют вечерком посмотреть фильм – хоть на библейскую тематику, но все-таки кино.
При размеренной жизни счет времени окончательно теряется. Овощной салат заменили на фруктовый – значит, воскресенье. Кто-то кричит, крик отвлекает – с досадой задергиваю занавески. Выполняю указания. Глаза в пол, говорить мало и тихо. Проскальзывает: ладно, еще пару дней – и поеду. Но как раз в день, когда думал линять, оставили за старшего – уезжать стало как-то неудобно. Тащат монашку – полусонная, уронила картофельную шкурку в суп. Должен теперь ее наказать. Еле отбрехался. Еще один день и точно съеду.
Куда? Опять тащиться на трассу, а там холодно и книг нет. Черт его знает, чего там на трассе. Скоро братья вернутся, ужинать будем. Все, уже решено – завтра точно еду. Отчитался, выслушал задание на завтра, сходил на молебен, поужинал, нырнул в теплую койку. На утро отправился выполнять задание. Так еще неделя прошла, в этом ставшем привычкой ритуале. Почти уже традиция.
Вдруг понимаю, что ритуал уже не сектантский, не мариинитов. Мой ритуал.
Из зеркала смотрит совершенно чужое лицо. Наетые щеки, надменный взгляд, ленивые движения, поджатые губы. Три месяца, а как изменился, не узнаю. А если остаться на год, на два? Наверняка выбился бы в иерархи. Солидного будущего человека. Женушку завел бы из сестер посимпатичнее. Растянулась моя вписка, ночевка веселого хиппи.
Монастырь покинул легко, особые полномочия наконец-то пригодились. Объяснил, что еду проповедовать в город. Кое-как добрался до трассы. Снова сам себе хозяин, не знаю, где буду ночевать и чем ужинать.
Впервые за долгое время любуюсь закатом. Самому смешно. Осталось только сделать шаг и поднять руку – кто-нибудь наверняка остановится и подкинет меня до следующей остановки.
Читать эту статью на английском: Buy our souls. As I have on their own nearly became sektantantom
